Правда, выяснилась еще одна неточность: с шапкой я расстался не 23 а 22 февраля, но сути это не меняет.
23 февраля 2002 года приходилось на субботу, поэтому все корпоративные правила требовали отметить этот праздник еще в пятницу 22-го. При этом, 23-е число второго месяца было хоть и праздничным но не выходным днем, а потому отмечалось несколько иначе. Свое лично отношение к этому празднику я каждый год напоминаю, но в тот день, пока мои коллеги предвкушали корпоративную вечеринку с холодной водкой и вкусными салатами, я собирался домой. Всё это совсем не потому, что я не любил посидеть с коллегами за "рюмкой холодного чая", но по причине наличия младенца.
Ирина, моя жена, училась на вечернем факультете, а Лиза, наша полугодовалая дочь, никак не могла оставаться дома одна. Бабушки и дедушки жили далеко, а на няню мы еще не зарабатывали, вот поэтому четыре дня в неделю (понедельник, вторник, четверг и пятницу) я убегал с работы ровно в 16-30 (с согласия своего работодателя), чтобы в 17-30 моя жена отбывала в сторону интитута. Пробелемы командировок я оставляю за кадром, но четыре дня в неделю мои вечера выглядели однозначно: в 17-30 я дома, полутарочасовая прогулка с ребенком, кормление, тетёшканье, купание, кормление и отход ко сну. Приходя домой Ирина заставла два спящих тела: маленькое в детской кроватке и большое на стуле с той самой кроваткой.
Но именно в тот день, 22 февраля 2002 года, все случилось немного иначе.
Прибыв домой ровно в 17-15 я принял младенца с рук на руки, получил руководящие указания и приступил к их исполнению.
В 17-30 я уже вышел из дома, управляя коляской с младенцем внутри. Легкий морозец и небольшой снег быстро усыпили младенца и всё время прогулки я грезил о том, как получить премию. Начиная с премии на работе в размере оклада и заканчивая Нобелевской, любой из которых должно было хватить для установки в детской стеклопакета, который раз и навсегда решит проблемы сквозняков.
Спуск и подъем, а так же управление коляской на прилегающих территориях при спящем ребенке, требуют совсем немного участия мозга. Но вот когда, вернувшись домой, я обнаружил отсутствие сумки на коляске, я впал в панику. Вот так вот разом перевести себя из разряда "ответственных отцов" в категорию "лохо несчастных", которые в трезвом виде и здравой памяти теряют нужные вещи, я был не готов. Не то чтобы там было что-то очень нужное и ценное. Что может быть ценного в сумке от коляски зимой? Набор салфеток и запасное одеяло? Цепь с замком для пристегивания коляски? Сама сумка? Да там только это и было. Но даже такая утрата пробивала в нашем бюджете дыру.
Вдруг мне показалось, что я видел сумку на коляске как раз когда мы подъезжали к подъезду. Сбегать и проверить - пять минут. Ребенок спит, а значит это время у меня есть. Вперёд!
Два раза пробежав вдоль дома туда и обратно я понял, что либо потерял её в другом месте, либо её кто-то уже нашел. В любом случае, мне требовалось поторопиться домой, где Лиза могла проснуться и попробовать выбраться из коляски самостоятельно, что было опасно для неё и ужасно для меня. У входа в подъезд стояли трое парней, который я заметил еще когда входял с коляской. Я торопился и, даже когда они ввалились за мной в грузовой лифт, я не обратил на них внимания. Им был нужен второй этаж, мне - двенадцатый. Двери лифта закрылись, лифт тронулся...
И в самый последний момент я увидел блеск лезвия направленного мне в бок. Спасибо инструктору по рукопашному бою, который довёл реакцию до уровня инстинкта: я упал и закрыл голову. (Долгими зимними вечерами я еще не раз смотрел на свою дубленку, которая была на мне в этот вечер: разрез от печени до подмышки. Да упади я на доли секеунды позднее, я бы не в ЖЖ и Твиттере, а у архангелов писал свои сообщения.) Увы, уйдя от ножевого удара, в условиях ограниченного пространства лифта, уйти от ударов ногами я уже не смог. Второй же удар в голову лишил меня сознания.
Очнувшись, спустя какое-то время, я понял что лежу на полу грузового лифта. Потом меня заволокло туманом, из которого меня вывел только женский голос, убеждавший меня лежать и не дергаться. Я всё еще пытался объяснить, что у меня дома маленький ребенок и мне срочно нужно туда, когда понял, что лежу на каталке, к которой Ирина прижимает меня своим телом, объясняя, что всё уже в порядке. Как оказалось, это было уже около полуночи в приемном покое "Александровской больницы".
Ирина, открывая домашнюю дверь, как обычно в половине одинадцатого, немного удивилась, что мы еще не спим: она четко слышала Лизино "гугление" и мое "сюсюканье". Но увидев в прихожей разрезанную и окровавленную дубленку, поверх которой валялись мои зимние ботинки, она остолбенела. Разгром в прихожей и мирные звуки из детской не сходились в её голове. Зайдя в комнату она обнаружила радостного младенца, в домашей одежде и сухом памперсе, с двумя пустыми бутылочками из под сцеженного молока. Вот разве что следов купания не наблюдалось.
А рядом с младенцем сидел папа, который старательно поворачивался к ребенку более-менее целой частью лица и "сюсокал" вопреки своему обыкновению.
Я действительно совсем не помню что и как происходило между началом грабежа и тем, как я очухался в приемном покое. Ни кто сейчас не может сказать как скоро и каким образом я попал домой. Но Ирина, вызвав скорую и попросив знакомых срочно прибежать и посидеть с ребенком, потом еще два часа убеждала меня, что "всё в порядке", прежде чем я пришел в себя.
Можно считать, что я легко отделался: разрезанная дубленка, пропавшая шапка, пропавшая барсетка с кошельком (там было-то рублей 50), сотрясение мозга, рассеченная брось (накладывали швы) и множественные гематомы. Паспорт уже на следующий день принесла добрая женщина (которую Ирина вознарадила коробкой конфет), права мне потом пытался продать "добрый человек" за 500$ (и был послан), военный билет пропал. Последствия сотрясения начали проявляться лет 7-8 спустя.
Самое смешное, как потом оказалось, всё это время сумка от коляски лежала в комнате. Ирина сняла её во время утренней прогулки, а её наличие на ручке было моими ложными воспоминаниями.
