А дело было 20 лет назад.
Когда я уже вернулся в Питер, а родители всё еще оставались в Североморске, то я старался ездить к ним регулярно. Уж на их дни рождения обязательно (благо это через день), ну и на свой тоже. Или, хотя бы, на день флота. Или к любому другому празднику.
Туда я обычно ехал спокойно, а обратно - всегда с нюансами.
То надо инструменты Зиночки-маникюрши отвезти в мастерскую на Невском. Но сдавать их надо только Марку Абрамовичу, потому что Аркадий Борисович еще больно молод, чтобы ему такую ценность доверять.
То зимой мне всучат какое-нибудь экзотическое растение в горшочке, которое непременно надо доставить на выставку. И, главное, "Вы уж постарайтесь, голубчик! Чтобы без сквозняков и не меньше 25 градусов." Зимой. В плацкарте.
Но апофеозом стала посылочка....
Там всё было совсем просто: сестра маминой подруги рассказала своей коллеге, брат которой был женат на женщине, знакомой с кем-то, у кого сыночек учился в институте, что сын моей мамы через неделю поедет в Питер, а значит это оказия.
Отказывать в передаче посылочки было неудобно. Мне же самому иногда их привозили разные люди. Ну и грех не помочь голодающему студенту.
Договорились встретиться в Мурманске прямо у вагона. А в Питере меня тоже встретят, так что никаких хлопот. "А как я вас узнаю? - Легко!"
И я действительно легко их узнал. Потому что у вагона стояли только два человека возле коробки из под телевизора Радуга, обвязанной несметным количеством веревочек, порой переходящих в канаты.
Они сделали три героические попытки впихнуть эту коробку в вагон, но она катастрофически не хотела туда влезать. "Придется в тамбуре везти!" - хмыкнул папаша студента и заставил молоденькую проводницу открыть нерабочий тамбур, половину которого тут же заняла эта коробка, бережно поднятая туда папашей и его спутницей.
"Мужчина, так неположено!" - пищала проводница.
"Ничего-ничего! Всё будет хорошо!" - ответил ей папаша и тут же смылся со своей спутницей с вокзала.
Мне оставалось только пройти в свое купе и стоически терпеть испытания.
Первое испытание наступило сразу, как поезд тронулся: проводница объявила мне, что нестандартный и негабаритный багаж должен быть оплачен, по весу, потому как и так против правил едет там, где грузы везти не положено.
Напор был сильным и я бы даже сдался, но денег у меня с собой не было, а потому я промолчал.
Час спустя к проводнице присоединился бригадир, который сперва взывал к моей совести, но, обнаружив её отсутствие, пытался воздействовать и физически. Что-то у него пошло не так, потому что я его и пальцем не тронул, когда он поскользнулся и упал, разбив себе нос. Думаю, что это было экстренное торможение.
Его напор сразу угас и он предпочел паллиативное решение: приказал проводнице выкинуть эту коробку в Оленегорске на перрон и забыть про неё навсегда.
Наивный!
К тому моменту, когда мы доехали до Оленегорска, коробка так примерзла к полу тамбура, что оторвать её не представлялось возможным. Сперва это пыталась сделать сама проводница, потом коллеги подкрепили её усилия, а напоследок некий мичман, на фоне внезапно возникших симпатий, вылил под коробку литр кипятка и попробовал выпихнуть её с разбега.
Насколько я понимаю, переломов у него не случилось, но романтические порывы угасли и всю оставшуюся дорогу он тихо страдал на своей койке.
Когда мы подъехали к Петрозаводску на эту коробку, как мне кажется, успел посмотреть весь поезд. Некоторые даже пробовали её пододвинуть или вскрыть, но безрезультатно. В конце концов интерес к этому развлечению угас, а я немного успокоился относительно столь неосмотрительно принятых на себя обязательств.
Чем ближе мы подъезжали к Питеру, тем больше я задумывался: а что мне делать, если меня не встретят?
То есть, теоретически у меня был телефон, по которому можно позвонить, и адрес, на который, можно "посылочку" завезти, но я не сомневался, что даже если мне и выкинут её на перрон, то я останусь жить рядом с ней, потому что не смогу сдвинуть её с места.
К счастью, меня ждали. На платформе стоял двадцатилетний крепыш, габаритами напоминающий папашу, в окружении таких же как он студиозусов. Пока двое из них, просочившись в тамбур, подавали коробку двум другим снаружи, оторвав её от пола легким движением, сыночка, больно сжав мне руку, тряс её и приговаривал: "Вот спасибо! Вот удружили! А то же ни кто брать не хотел. А тут всего-то 240 килограмм!"
И он умчался вслед за своей коробкой, которая преодолела уже половину пути к вокзалу.
О том, что было в этой самой коробке я узнал значительно позднее.
Это был подарок сыну на день рождения.
От папы, мастера спорта по тяжелой атлетике, сыну, начинающему спортсмену из институтской сборной.
Бережно упакованный набор блинов для штанги.
А гриф для неё накануне привез другой бедолага, который всю дорогу ехал с ним в обнимку на своей верхней койке.